Игоша

В славянской мифологии - дети кикиморы болотной или умершие младенцы проклятые своими родителями, некрещеные или просто мертворожденные младенцы. Они продолжают невидимо жить (и даже расти) там, где они похоронены, или в своем доме (достаточно часто мертворожденных младенцев закапывали в подполье или близ избы). Игош существо вообще непонятное - безрукий, безногий, невидимый дух.

По поверьям, мертворожденные, как и скончавшиеся без крещения младенцы, продолжают невидимо жить (и даже расти) там, где они похоронены, или в своем доме (достаточно часто мертворожденных закапывали в подполье или близ избы). Такие умершие могут становиться духами дома.​‌‌​‌‌​ ​‌​‌‌‌‌ ​​​‌​‌ ​​​‌‌​ ​​‌​‌‌ ​‌​​​‌ ​​‌‌​‌ ​​‌​‌​ ​‌​​​‌ ​​‌‌‌​ ​​‌​​‌ ​​‌​​​ ​‌​​​‌ ​​​‌‌​ ​​‌​​​ ​‌​​‌‌ ​‌​‌​‌​ ​‌‌​‌‌​ ​‌‌‌​‌‌ ​​‌‌‌‌

Обычно они незримы и ночью бродят по избе. Как и все скончавшиеся скоропостижно или без крещения, игоша — не находящий успокоения умерший; он и «беспокойный дух дома»: проказит, вредит, если его не признают за домового, вообще, «признается большим озорником»​‌‌​‌‌.

Сведения об игоше немногочисленны. Безрукость и безногость игоши в поверьях, возможно, свидетельствуют о его «неполноте», отличии от людей (он существо едва оформившееся, едва явившееся на свет) или же отражает «змеиную природу» этого персонажа".​‌‌​‌‌​ ​‌​‌‌‌‌ ​​​‌​‌ ​​​‌‌​ ​​‌​‌‌ ​‌​​​‌ ​​‌‌​‌ ​​‌​‌​ ​‌​​​‌ ​​‌‌‌​ ​​‌​​‌ ​​‌​​​ ​‌​​​‌ ​​​‌‌​ ​​‌​​​ ​‌​​‌‌ ​‌​‌​‌​ ​‌‌​‌‌​ ​‌‌‌​‌‌ ​​‌‌‌‌

Данный сюжет лег в основу сказки В.Ф.Одоевского "Игоша" , вошедшей в изданный в 1833 году сборник «Пёстрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гамозейкою, магистром философии и членом разных ученых обществ, изданныя В. Безгласным».​‌‌​‌‌

-----

Жили да были мужик с бабой, и была у них дочка красавица.
Вот дошла до них весть, что помер в дальнем краю старший мужнин брат, и потому надо ехать в те земли, получать богатое наследство.
Собрались мужик с бабой, а девку на хозяйстве оставили: Изба, скотина, пчельник огромный, за всем пригляд нужен.
Девка слыла недотрогой и разумницей, потому и оставили её без опаски, но разум, он молодым друг только лишь до поры до времени, частенько глупого сердца слушается.
Как так случилось, неведомо, но обольстил девицу красивый да лукавый работник, и в скором времени почуяла она себя в тягости.
— Видно, придётся тебе жениться на мне, − говорит она милому дружку. − Батюшка крутенек, да ничего, покричит-покричит, может, даже побьёт сгоряча, но потом простит.
А работник тот уже имел в дальнем селе и жену, и двух детушек. Побоялся, что это дело наружу выйдет, − и как-то ночью сбежал от своей любушки на родимую сторону.
Пождала она его, поплакала, а потом и ждать перестала. Теперь все её мысли о том лишь, как скрыть от добрых людей, что нагуляла себе ребёночка.
И пижму она пила, и спорынью, и в бане парилась, и с крыши овина прыгала, ну все делала, что глупые девки с таких случаях делают, только ничего не помогло: Доходила она уже до семи месяцев.
Вот–вот отец с матерью приедут. Решила девка руки на себя наложить от позора. Приделала к крюку в потолке верёвку, петлю навязала, сунула туда голову, да и шагнула с табурета. А крюк возьми и сломайся.
Грянулась она оземь, и так зашиблась, что тотчас родила преждевременного ребёночка, который на свете не зажился: Крикнул только один разок, да и умер.
Закопала его грешная мать на задах, едва управилась, родители на пороге:
— Как-де без нас жила, поживала? Что такая худая да бледная?
— Устала, да соскучилась, мочи нет. − Говорит она.
Собрали праздничный ужин, рассказали о своём путешествии, а как гости разошлись и пошли хозяева спать ложиться, вдруг слышат, кто-то скребётся под окошком да кричит тоненьким, жалким голосом:
— Как меня зовут? Как меня зовут-то, ты не сказала?
Отец с матерью понять не могут, что творится, а девка наша лежит ни жива, ни мертва: Поняла, что плачет за окошком её дитя некрещёное.
Кое-как ночь избыли, лишь под утро заснули. А назавтра повторилось то же самое. И на третью ночь.
— Что за беда? − Дивуются родители. − Уж не игоша ли к нам повадился? Но откуда бы ему тут взяться?
А голосок за окошком все кричит:
— Как меня зовут? Как меня зовут-то ты не сказала?
Не выдержала грешница, вскочила с постели, подбежала к окошку и крикнула:
— Егорушкой!
И перекрестила ночную тьму. Вмиг всё стихло за окном, больше игоша никогда не являлся.
Девица-то знала, что сыночка родила, ну, значит, и должна была назвать мужское имя.
А если пол ребёнка не угадаешь, игоша никогда не отвяжется, хоть целый век кричать, плакать по ночам будет.
Ну вот, а потом повинилась грешница во всем перед отцом с матерью и в монастырь ушла, грех свой замаливать.
Не в том грех её, что дитятко нагуляла, а в том, что со свету его сжила, душу невинную загубила некрещёную.